— Как выглядит ваш типичный день?
— У меня бывают дни двух типов: те, которые я считаю правильными, идеальными, и реальные (смеется), которые я, видимо, должна проживать. К первым я готовлюсь, а у вторых, как правило, гибкое расписание.
Я стараюсь начинать каждый день с часа на то, чтобы подумать обо всем: от работы до философских вопросов. Мне очень важно найти время на размышления, это помогает как бы поставить себя на нужные рельсы — тогда все, что ты делаешь в течение дня, соответствует твоим реальным жизненным планам, ведь мегаполис часто затягивает в свои потоки и побуждает тратить энергию на что-то ненужное.
Дальше по расписанию у меня спорт, например, бег, во время которого я тоже сосредоточена на своих мыслях.
— Какими видами спорта вы еще занимаетесь?
— Бег, велосипед, йога, теннис, падел — в общем, почти все ракеточные и беговые. Иногда плаваю.
— Как вы распределяете ваши разные проекты в расписании?
— День я стараюсь начинать с работы в Arch(e)type, потому что, если я этого не сделаю, меня замучает совесть. Помимо внешних клиентов, я пересекаюсь с архитектурным подразделением. Конечно, у каждого направления внутри бюро есть свой директор, который руководит процессами ежедневно. Дальше действую по ситуации, в мое расписание часто встают внезапные встречи. Большинство из них запланированы, но бывает, что меня неожиданно кто-то ищет в A-House, пока я в бюро, — приходится срываться с места.
Остаток дня по будням тоже редко остается пустым — к счастью или к сожалению. Бывает, что на вечер приходится три-четыре мероприятия, но я, конечно, уже давно выбираю что-то одно, самое ценное для меня.
— После такого насыщенного дня, как вы успокаиваетесь перед сном?
— Иногда я читаю, но не могу сказать, что много. Например, вчера меня хватило на четыре страницы — при такой ежедневной нагрузке под вечер внимание сильно расфокусируется и сложно держать себя в тексте. Поэтому изучение проектов или чтение важных статей про дизайн и архитектуру я всегда оставляю на утро.
Чаще всего перед сном я разговариваю с близкими, мы обсуждаем бытовые вопросы, семейные задачи, планируем отдых — это расслабляет.
— В прошлых ваших интервью вы говорили, что с детства были нацелены на дизайн и архитектуру. Кажется, это не самая распространенная детская мечта, как так получилось?
— Помните, в детстве были популярны дневники для девочек? В моем был вопрос: «Кем ты хочешь стать?» Я, как серьезный ребенок, очень долго думала и поняла, что это должно быть что-то связанное с пространством. Слово «дизайнер» мне тогда не нравилось, а «архитектор» — пугало, да и разницу между архитектором, инженером, конструктором я не понимала, но свое направление в общих чертах определила.
Дело в том, что в юности я постоянно что-то строила, переделывала. Могла прийти к друзьям и сказать: «Как-то у тебя неудобно стоит кровать, давай все переставим!» — и действительно затеять переделку комнаты. Я могла предложить что-то перестроить в школе, да и когда играла в Sims в основном строила дома.
— Я знакома с сопроматом и другими инженерными предметами, и мне кажется, что подобные дисциплины могут сильно отбить желание углубляться в профессию. Это же дико сложно.
— Откровенно говоря, не всем это нужно. Много чего в архитектуре, как в науке, поможет вам лучше коммуницировать с подрядчиками и повысит ваш уровень экспертизы, позволит быстрее придумывать более сложные решения. Но все это можно не делать самому, а привлечь сторонних специалистов, которые вникнут в конкретную задачу.
— Но часто людей, которых архитектура, дизайн привлекает с эстетической точки зрения, пугает инженерная сторона вопроса.
— Пусть это их так не пугает, в мире есть множество талантливых архитекторов, которые не сильны в этих вопросах, но это не мешает им создавать шедевры.
— Что тогда было самым сложным в вашей учебе?
— В Москве я училась в художественном училище, а поступала в Политехнический университет в Милане. Чтобы попасть туда, надо сдать итальянский аналог ЕГЭ — геометрию, математику, физику, которые в нашем училище были скорее фикцией. Так за 9 месяцев перед поступлением мне пришлось серьезно взяться за эти предметы, а еще и выучить итальянский на том уровне, чтобы понимать его на учебе. Правда, после поступления оказалось, что это было только начало. Нужно учесть, что это был государственный университет, в котором нет места для личных отношений, никто не пожалел бы меня за то, что я хорошо рисую, но только выучила язык. Все образование было построено по системе баллов и рейтингов. С плохим рейтингом ты просто не попадешь в хорошую проектную мастерскую. Даже для итальянцев это был стресс, помню, один студент просто встал посредине занятия и ушел, оставив все свои записи. До конца учебы ушло примерно 20% людей.
А самым сложным предметом оказалась сдача архитектурного проекта — было совсем неясно, как именно его сделать качественно. Ты как художник все время должен был находиться в поиске — то ли надо делать планировку, то ли фасад, какие нужны надстройки, как не перепутать последовательность. Все это сложно.
— Давайте снова вернемся в детство. Вы помните свое первое яркое архитектурное впечатление?
— Мне очень нравился особняк Рябушинского на Спиридоновке, завораживал дом Нирнзее на Тверской. И до сих пор для меня это один из самых сильных энергетически домов в Москве. Если Рябушинского ну просто красивый, с мозаикой, то Нирнзее буквально вызывает мурашки. Хотя, кстати, мозаика там тоже есть, с лебедями, но она достаточно высоко, обратите внимание, когда в следующий раз будете проходить.
— А что запомнилось из последнего?
— Совсем недавно я ездила в Базель, в гости к швейцарскому бюро Herzog & de Meuron. Сейчас они проектируют ЖК Бадаевский на берегу Москвы-реки — это самый неоднозначный и смелый проект в городе, из тех, что строятся прямо сейчас. Само бюро — сильнейшее, одно из моих любимых по подходу. Мне удалось посмотреть массу зданий в реализации, в проектах.
— Если в детстве впечатления от архитектуры были больше эмоциональными, то что цепляет сейчас?
— Самое главное — это идея. Для меня показатель качества, если о проекте можно разговаривать идеями, даже не смотря на фасад. Замысел должен быть многослойным, распадаться на части, чтобы собираться в единое целое. Дальше идея должна быть реализована качественно, эффективно и сложно с точки зрения проектирования. Ну и, конечно, максимально эстетично.
— Получается, что для успешного результата на каждом этапе необходим профессионал?
— Да, причем тот, кто готов много раз переделывать работу, чтобы добиться нужного результата. А другая половина успеха проекта — это адекватный, понимающий клиент.
— Он должен уметь доверять исполнителю?
— Можно не сильно доверять, но точно уметь слышать.
— Если говорить о вашем личном пространстве — квартире, офисе. Какие мелочи вызывают самый большой трепет?
— Мне очень важны виды и свет. Например, моя квартира расположена так, что я вижу и рассвет, и закат. А в офисе главный вид — это вода, которая дает блики.
— Несмотря на то что офис на «Красном Октябре» — это очень старорежимное здание, в нем действительно очень много света, хотя обычно такие пространства довольно мрачные. Как вам удалось найти это помещение?
— Мне повезло — очень часто подходящие помещения попадаются случайно. Так было почти со всеми нашими проектами, связанными с real estate. Если это именно то, что необходимо, оно приходит само.
— Помимо Arch(e)type вы основали клубное пространство A-House, как пришла его идея?
— Идея родилась, когда я училась в Архитектурной Ассоциации — это образовательное учреждение, которое, по сути, является также клубом архитекторов. В Москве у нас есть разные союзы, но они работают не так, как мне это представлялось. Я, например, в силу обстоятельств, в них не состою и даже толком не соприкасаюсь.
При этом мне всегда хотелось профессионального разговора и дополнительного образования. Например, если у меня появляется сложный архитектурный вопрос — допустим я хочу понять, почему деревянное высотное строительство энергоэффективно и что это вообще значит — я отправляю этот запрос в A-House, а они уже ищут специалистов. Или, условно, когда я еду в новый город, они готовят список мест, которые нужно посетить, но не на уровне достопримечательностей и лайфстайла, а узко, с профессиональным пониманием, что мне нужно.
Мне также ценно, что A-House — это закрытый клуб и в нем можно чувствовать себя защищенно.
— Сейчас вы руководите бюро, клубом, также у вас есть бренд мебели ARCHIPÉLAGO и ювелирный бренд JOSER. Как все эти занятия помещаются в один день? Как вы распределяете силы?
— Они не помещаются (смеется). К счастью относительно многих проектов, я могу распределить силы по желанию и возможности. Если в бюро у меня есть четкие сроки и контракты, то в остальных проектах я чуть более гибкая, к тому же там есть свои команды и директоры.
— Когда речь идет о таких одновременно творческих, но структурных проектах, сколько в них вдохновения, а сколько жесткой работы?
— Чтобы придумать дизайн, нужно посадить в себе мысль — нужен ли дом, коллекция, мастер-план — и просто жить с этим. Конечно, такой процесс не всегда совместим с жестким управленческим графиком. Иногда нужно себя подрасслабить, пройтись погулять, чтобы идеи пришли в голову. Задачи руководителя строятся на совершенно других эмоциональных волнах, и совместить их с творчеством нельзя.
Вообще практически всегда вдохновение находит меня не в офисе и не в Москве. Если речь идет о стратегии, больших идеях, концепциях — это офисная работа. А если нужно что-то создать — поездка.
— Так влияют ритмы других городов?
— Не думаю, я просто люблю работать в транспорте, и желательно, чтобы не ловила сеть. Это транзитное состояние — очень удачное для работы.
— Если говорить о трендах в дизайне и архитектуре, имеют ли они сейчас смысл?
— Я считаю, что трендов быть не должно. Есть глобальные направления, связанные с открытиями, экологией, энергоэффективностью. Но о трендах, как о моде, думать не стоит: главное в архитектуре — это контекст, задача и идея. Понятно, что мы часто находимся в коммерческих рамках, но общая цель должна быть в том, чтобы создавать новые смыслы и развивать инновационный дизайн, разработку и проектирование.